Глава 13. Переплетения
читать«Я помню вечера. Свечи на полу и на столе, вино в бокалах. Разговоры, иногда на трёх языках одновременно, смех и поцелуи... Тихая музыка из колонок и яркие звёзды над террасой...
Я знаю, что смогу жить одна, и жить хорошо. У меня хватит сил воспитать Мишу. И мне не нужен никто, кроме меня самой.
Но вопрос – буду ли я счастлива, как тогда? – остаётся открытым. Я не знаю ответа...»
Убедившись, что время в Париже ещё приличное для телефонного звонка, Фабьен нашла в записной книжке мобильника номер учителя, а затем набрала с городского. После второго гудка в трубке раздалось резкое, с ворчливой ноткой: «Аllô!..»
- Дядя Бальтус, это Фабьен.
Её разум естественным образом перешёл с английского языка на французский; она даже не задумалась об этом. А голос в телефонной трубке заметно потеплел.
- Девочка моя! Как поживаешь?
- У меня всё хорошо. А у Вас?
- Норма-а-ально, – протянул Бальтус чуть скрипучим голосом, – не считая того, что достали разные идиоты. Они, видите ли, собираются написать обо мне книгу. Как будто что-то знают, чего я о себе не знаю.
Фабьен рассмеялась, и Бальтус на другом конце провода присоединился к её веселью. Смех у него был такой же скрипучий, как и голос.
- Дядя Бальтус, я хотела прояснить одну вещь, – Фабьен перешла к делу, – тот фотопортрет, который Вы мне прислали...
- Ты его получила? – перебил он.
- Не совсем. Я ещё в Нью-Йорке, но мама по телефону мне всё описала. Дядя Бальтус, кто была та девушка на портрете? Почему она так похожа на меня?
Бальтус расхохотался.
- А сама ты как думаешь?
- Хочу сначала послушать Вашу версию, – с улыбкой ответила Фабьен.
Разговаривая сейчас с учителем, она отчётливо видела его морщинистое лицо, седые брови, быстрые голубые глаза и сильные, натренированные пальцы, все в мозолях от работы – видела всё, как будто Бальтус стоял перед ней.
- Ах ты, хитрюга, – снова засмеялся он, – хотел я тебя подразнить немного, чтобы отгадывала... ну да ладно. Скажи хотя бы, ты сильно удивилась?
- Не то слово! Мама говорит, у нашей семьи не могло быть никакого родства с Висконти...
Бальтус хмыкнул.
- Значит, разобрали подпись на фото? Ладно, расскажу, что знаю, а потом и ты мне кое-что расскажешь. Договорились?
И Бальтус начал свой, довольно краткий, рассказ.
- Симонетта Висконти была женой одного из двоюродных братьев моей матери. Их семья носила графский титул, но сейчас уже почти никого не осталось. А фамилия у семьи была – Лектер...
Хитрый старик нарочно сделал паузу в этом месте, давая Фабьен возможность осмыслить услышанное. Когда на том конце провода раздался шумный выдох, Бальтус снова расхохотался своим чуть скрипучим смехом.
- Ну что, девочка, удивил я тебя? А теперь ты мне расскажи, как уродилась настолько похожей на покойную мать моего кузена Ганнибала?
Фабьен наконец полностью осознала всё, что сказал учитель. Мысли в её голове автоматически звучали на французском, как будто она отвечает Бальтусу, но не произносит этого вслух.
«Наверное, Ваш кузен задавался в своё время тем же вопросом... Жаль, что я не смогу у него спросить, в какой момент он всё понял. Но... если Вы с Ганнибалом – кузены, значит, мы с Вами... родственники!..»
- Дядя Бальтус... – проговорила Фабьен, не зная, с чего начать.
- Ты не представляешь, насколько близка к истине, моя девочка. Все эти годы ты называла меня дядей, и я не возражал. Ты была моей лучшей ученицей, моим ангелом, и я всегда любил тебя – однако даже не догадывался, что мы действительно родственники. Впрочем, кровное родство – это такая чушь, куда важнее родство духовное, но изредка случается, что они совпадают... – и старый художник начал бормотать что-то, явно разговаривая сам с собой.
- А как Вы наткнулись на этот портрет, дядя Бальтус? – спросила Фабьен, теперь вкладывая новый смысл в то, как с детства привыкла называть учителя.
- Наткнулся? – переспросил он. – Ну, в действительности, я потратил несколько дней, чтобы найти это фото в семейных архивах... даже пришлось позвонить кое-кому особенно мерзкому... Но любопытство моё было сильнее.
- Любопытство?
- После письма Ганнибала. Обычно он присылает мне журналы или каталоги выставок, но никогда ни о чём не просит. А тут написал, в такой вежливой манере, изящным почерком на дорогущей бумаге – любит чёрт пыль в глаза пустить. Написал, значит, и спрашивает, не буду ли я так любезен оказать ему небольшую услугу. Найти портрет его матери – до замужества, в возрасте примерно двадцати лет – найти и отослать своей ученице Фабьен Дю Берри. Дескать, в качестве благодарности за её творчество. Будто я ему поверил!.. Тут же бросился, как чумной, на поиски портрета, а когда нашёл, так и сел... Всё это неожиданно, правда? – усмехнулся Бальтус.
- Да...
- Кстати, а где ты умудрилась познакомиться с моим кузеном Ганнибалом?
- Вы с ним переписываетесь, дядя Бальтус, – удивлённо заметила Фабьен, – неужели не знаете, где он живёт?
- А я не переписываюсь. Это он мне иногда присылает что-то через почтовую службу в Лондоне, чтобы скрыть настоящее место пребывания. Не доверяет, как будто я побегу на него в ФБР «стучать». Хотя, может, это и правильно. В наше время никому нельзя верить, – добавил Бальтус и засмеялся.
- Я встретила его в Буэнос-Айресе, но где он сейчас – не знаю. Дядя Бальтус, Вы разве газет не читаете?
- Нет. А чего там читать – враньё одно...
- Это верно, – согласилась Фабьен.
- Не волнуйся, девочка моя, если ты ему понадобишься, он тебя сам найдёт, - сказал Бальтус и тут же, без паузы, продолжил: – Расскажи лучше, что ты сейчас рисуешь.
Фабьен вздохнула.
- Работаю над одной картиной... Притащила её даже с собой в Нью-Йорк... Честно говоря, я не могу её закончить, – наконец призналась девушка, – мне кажется, в последнее время я рисую что-то мрачное.
- Мне понравилась твоя работа «Восприятие», – заметил учитель. – Ясно, чётко, сочетание тёплого и холодного. Или ты хочешь всё время стоять на месте, рисуя акварельные цветы?
- Нет, – ответила Фабьен. – Я хочу выражать то, что чувствую в момент рисования, и чтобы каждая картина рассказывала свою историю.
- Тогда у тебя уже есть всё, что нужно. Осталось только сделать то, что хочешь. Уверенность, Фабьен. Уверенность в каждом мазке, ты помнишь, чему я тебя учил?
- Да.
- Ну?
- И к чёрту их всех!.. – громко повторила она знакомую мантру и рассмеялась вместе с учителем.
Разговор с Бальтусом вернул ей прежнее вдохновлённое настроение. Прежде казалось, оно исчезло вместе с запахом синильной кислоты, который она ощутила в гостиничном номере Джоша. Но нет. Теперь Фабьен снова могла рисовать. Кончик кисти быстро бегал по холсту, в колонках музыкального центра звучала песня Эммы Шаплин “Mai Più Serena”, а Фабьен была снова в своём мире, окружённая образами, которые подпитывались её воображением и рвались на бумагу.
Она даже не сразу поняла, что из другой комнаты доносится телефонный звонок. А взяв наконец трубку, услышала голос раздираемой любопытством Рашель. В своём танце с вдохновением Фабьен и забыла, что до сих пор не сообщила матери последние новости.
- Какой ужас! – отреагировала та. – Никогда бы не подумала, что этот грубиян может быть кузеном твоего отца. Они совсем не похожи... У твоего отца были безупречные манеры... Все мужчины, которых я встречала, ему и в подмётки не годились...
По её голосу Фабьен поняла, что мать немного выпила. Она живо представила себе: Рашель, одна в гостиной их большого дома, сидит в кресле; в одной руке телефонная трубка, в другой бокал вина; тлеющая сигарета лежит в пепельнице на журнальном столике. Ссорясь с супругами, многие люди склонны погружаться в воспоминания о прошлом, которые в тот момент кажутся им совершенно прекрасными. Фабьен подумала, что сейчас ей предоставляется отличная возможность разговорить мать и выудить из её памяти всё, что можно, об отце. Но ей стало слишком совестно от собственной расчётливости, да к тому же, Фабьен и без того знала главное. А ещё она подумала, что Рашель теперь известно почти так же много, как и ей самой.
- Фабьен, – в голосе матери появились встревоженные нотки, – но я помню, как ты рассказывала полиции и мистеру Грэму, что... доктор Лектер угрожал тебе ножом!.. Это правда или нет?..
- Мам, ну что я должна была им всем рассказать? Что, зная, кто он, сама села к нему в машину?
Голос Рашель стал ещё более встревоженным и испуганным:
- Фабьен, девочка... Надеюсь, твои слова не означают, что ты собираешься его искать и как-то общаться?
- Мама, я...
- Фабьен, пообещай мне сейчас, вот прямо сейчас, – миссис Розенкранц едва не плакала, – пообещай, что ты никогда не будешь пытаться связаться со своим отцом.
Фабьен вспомнила, как очнулась в больнице чуть больше месяца назад. Как мать дежурила у её постели. Как она зарыдала, стоя на коленях.
Фабьен тяжело вздохнула.
- Ладно, мама. Я обещаю.
«... в конце концов, дядя Бальтус ведь сказал: он и сам сможет меня найти, если захочет...»
***
Когда Старлинг открыла глаза утром в гостинице, её первой мыслью было, что зря она всё-таки не повидалась вчера с Мэпп. Но ещё не поздно сделать это сегодня. Решив так, Клариса быстро встала и собралась.
Ей посчастливилось попасть в число тех женщин, которые почти не ощущают признаков беременности, вроде тошноты по утрам и тяжести в ногах. Хотя, может, у неё ещё будет какая-нибудь другая дрянь. К стыду своему, Клариса очень мало знала об особенностях своего нынешнего положения, и поэтому клятвенно пообещала себе – по возвращении домой запастись книжками о беременности, родах и раннем развитии детей. Представив себя в таком окружении, Старлинг едва не расхохоталась. Однако не могла не признать, что все эти новые вещи в её жизни – очень приятны. Скоро их станет двое, она и Миша. Продолжая думать о будущей дочери, Клариса сдала ключи от комнаты и спустилась на улицу.
Время – около семи утра, а город уже полон спешащими людьми. А ей вот некуда торопиться. Она купила сэндвич и минералку в закрывающемся баре, мысленно поругав себя за неправильное питание.
«Миша, не вздумай брать пример с мамы, когда подрастёшь».
Жуя на ходу, Клариса Старлинг неторопливо шла по улице туда, где стояла её машина. Вчера не было места поблизости, и она поставила «мустанг» довольно далеко от гостиницы. Погружённая в собственные мечты и думы, Старлинг не замечала мужчину, неустанно следившего за ней.
***
Фабьен рисовала до глубокой ночи и закончила, наконец, картину, задуманную и начатую ещё в Буэнос-Айресе. Ей самой понравилось то, что получилось.
Клавишный инструмент, на котором двое играют в четыре руки; собственно, только руки и видны; одни принадлежат мужчине, другие женщине или девушке. Клавиатура инструмента книзу превращается в дерево с могучими разветвлёнными корнями, в которых отчётливо видны прожилки, представлявшие собой ничто иное как кровеносные сосуды, наполненные яркой, свежей кровью. Могучая корневая система дерева-инструмента уходит далеко за пределы холста, и создаётся впечатление, будто она бесконечна.
Именно такое название и получила новая работа. «Корни». Закончив её, Фабьен легла на пол, ощущая полный упадок сил, и вместе с ним – полнейшее блаженство. Вдохновение схлынуло, как волна, осушая песчаный берег её души и, как всегда, оставляя неуловимое чувство пустоты. Теперь Фабьен какое-то время будет ощущать как будто отсутствие смысла жизни, тусклость всего вокруг. Это было обычным делом. Но теперь примешивалась странная, незнакомая тоска. Может, это всё дух противоречия из-за обещания, данного матери. Она не хотела обещать, но пришлось.
Значительную часть своего детства Фабьен прожила вне семьи. И с Рашель у неё сейчас отношения, скорее, дружеские, чем по модели «мать-дочь». А что касается отца, Фабьен давно свыклась с мыслью: таковой человек ей не нужен. Потому что образ отца, который мог быть, для неё заключается сразу в нескольких мужчинах. Что-то от учителя рисования Бальтуса, с которым она познакомилась очень давно, и который, как теперь ясно, действительно её дядя. Что-то от флоридского бармена Чэда, доброго друга и почти родственника. Что-то от Уилла Грэма, пусть он отец Джоша, а не её.
Но странно, образы всех этих людей, их влияние на неё – померкло, когда Фабьен встретила своего настоящего отца. И она знала, отчего теперь ощущает эту непонятную тоску. Ей хочется увидеть его. Несмотря на то, что знает о его преступлениях. Увидеться с ним. Хотя бы ещё раз.
***
Завернув за угол, Клариса прищурилась, глядя на видневшееся впереди огромное здание. Оно было ей очень знакомо... Что же это? А, точно. Больница «Мизерикордия».
Вид лечебного учреждения напомнил ей о Фабьен. Насколько Старлинг знала из новостей, с девушкой всё в порядке и повода для беспокойства нет. Но беспощадный внутренний голос, давший о себе знать в свете последних событий, снова зазвучал в голове. Странно, но сейчас этот голос весьма напоминал Арделию Мэпп:
«Это же просто охренеть можно, Старлинг. Двенадцать лет назад ты рисковала задницей ради спасения дочки грёбаной сенаторши, а теперь без раздумий стреляешь в безоружную девчонку. Докатилась, подруга».
«Неужели я правда ненавижу Фабьен? – теперь в голове зазвучал собственный голос, неуверенный и как будто испуганный. – Ненавижу, потому что она могла забрать у меня...»
В этот момент Клариса почувствовала, как чья-то рука крепко схватила её повыше локтя и с силой потянула в переулок. Здесь, между двумя близко стоящими домами, было прохладно, сыро и сумрачно. Внезапное нападение лишь на пару мгновений лишило Старлинг возможности ориентироваться; вот она уже напряглась всем телом, вырвалась – инстинктивно прикрывая живот – а спустя ещё секунду уже смотрела на нападавшего через прицел пистолета. Увидела зелёную форменную рубаху под тёмной курткой и зелёные форменные штаны. Чернокожий здоровяк слегка поднял руки, открывая свои большие пустые ладони.
- Тише, Старлинг. Я пока что хочу жить.
Она медленно опустила пистолет, всё ещё не веря своим глазам. Перед ней стоял Барни.
- Объяснять долго, – сказал он, – лучше поверь на слово. Тебе отсюда нужно срочно уходить, пойдём!
Клариса быстро прикинула в уме ситуацию. С одной стороны, у неё не было особых причин, чтобы безоговорочно верить Барни. А с другой, не было и повода ему не доверять. Вдруг он знает что-то такое, что неизвестно ей?
И она отправилась вслед за бывшим санитаром, на всякий случай держа «кольт» под рукой. Шли быстро, Барни уверенно вёл её вперёд: сначала через маленькую калитку, потом через один переулок, другой... Наконец, они оказались на задворках больницы «Мизерикордия», возле служебного входа. Барни жестом велел Старлинг следовать за ним. Минуя стоявшие в углу несколько тележек и каталок, они через довольно тёмный коридор вышли в дальнюю часть больничного холла первого этажа. В такую рань здесь были лишь пара человек, большинство стульев пустовало. Негромко работал телевизор, висящий в углу. Рядом стоял автомат с кофе.
- Хочешь? – Барни кивнул на него.
Старлинг хотела, но, вспомнив о своей беременности, ответила: - Спасибо, нет.
Барни был немного удивлён, однако ничего не сказал. Себе он тоже не стал брать кофе. Они присели на стулья в самом дальнем углу, подальше от телевизора и возможных слушателей. Оба не знали, что когда-то в этом самом холле перед телевизором сидел доктор Лектер – выжидал удобного момента, чтобы украсть лекарства, которые потом использовал для лечения Кларисы. С тех пор прошло пять лет, и слишком многое изменилось.
- Думаю, он потерял след ещё на улице и не найдёт тебя здесь, – негромко произнёс Барни, оглядываясь по сторонам.
- Кто не найдёт? – спросила Старлинг.
- За тобой федералы ходят, а ты и не знаешь.
Вот это поворот. Клариса думала, её маскировки достаточно, чтобы не быть узнанной.
- Ты уверен, Барни?
- На все сто. Я узнал этого типа, его фамилия Морган. Приходил ко мне на днях, выспрашивал якобы про доктора Лектера, но я понял, что на самом деле его интересуешь ты.
- И тогда старый добрый Барни решил спасти меня от злого федерала, – произнесла Старлинг с ощутимой саркастической ноткой в голосе.
- Я не такой плохой, как ты про меня думаешь, – ответил он без тени обиды, даже чуть улыбаясь.
- Не знаю, какой ты, Барни, – пожала плечами Старлинг. – То подслушку устанавливаешь, то помогаешь, то вещички чужие распродаёшь... И работаешь то на Чилтона, то на Мэйсона, то – не знаю, на кого... Ах да, забыла: ещё ты шпионил за нами в бинокль пару лет назад.
Барни больше не улыбался.
- Про Чилтона и прослушку я тебе объяснял в нашу прошлую встречу. А Мэйсон... Ну, может, ты не поверишь, но я работал у него исключительно из-за денег. И то недолго. Про его планы насчёт доктора мне точно не было известно. Ну а Буэнос-Айрес... Хочешь сказать, надо было подойти к вам и поздороваться?
- Знаешь, не очень-то приятно, когда за тобой следят.
- Извини. Я просто хотел убедиться, что это действительно ты. И что всё в порядке.
- Тебя послушать, ты прямо-таки жизнь положил на заботу о моём благе, – фыркнула Старлинг. – Ну, кому ещё, кроме Арделии, ты разболтал, что видел нас?
- Никому, – Барни выглядел теперь довольно угрюмым. – Если хочешь знать, мне в последние недели частенько звонят из «Тэтлера» и ещё кое-откуда с просьбой об интервью. Представь, как много я мог бы им рассказать про вас с доктором, а ещё больше – напридумывать, но я этого не делаю. Если хочешь, Старлинг, не верь мне. Иди на улицу, надеюсь, федералы тебя не сцапают.
Барни поднялся с места и уже собрался уйти, когда Клариса поймала его за рукав, останавливая. Она поняла, что была слишком резкой, он этого не заслужил.
- Извини меня. Может, я просто растерялась от неожиданности.
Барни снова опустился на стул и произнёс вполголоса:
- Думаю, Морган не собирался тебя арестовывать прямо сейчас. А хотел, чтобы ты сначала привела его к доктору Лектеру.
- Тогда бы он этого не дождался, – невесело усмехнулась Старлинг. Ей категорически перестал нравиться этот разговор.
- В каком смысле? – настороженно спросил Барни. – Разве доктор Лектер не должен быть с тобой?
- Должен. Но я его тут на днях прирезала, зажарила и съела с бокалом вина.
В ответ на окаменевшее выражение лица медбрата Старлинг снова издала неискренний смешок.
- Да расслабься. Наверняка наш доктор жив, здоров и счастлив – впрочем, как всегда. Просто он теперь сам по себе, а я сама по себе.
Барни больше не стал задавать никаких вопросов, а Старлинг не стала развивать эту тему дальше.
- Ты до сих пор работаешь здесь? – спросила Клариса после некоторого молчания, окинув взглядом окружавший их холл больницы «Мизерикордия» с ответвлениями многочисленных коридоров и лестниц.
- Да, – ответил Барни. – Мне здесь нравится.
И добавил, поймав её взгляд: - Послушай, Старлинг. Тебе и правда нельзя оставаться в городе. Уезжай.
Клариса вздохнула. С некоторым внутренним колебанием она отдала Барни ключи и объяснила, где припаркован арендованный «мустанг». Минут через пятнадцать или двадцать Барни подогнал машину к служебному входу больницы. Теперь она внимательно наблюдала в зеркало заднего вида; слежки вроде бы не было. Старлинг не сказала Барни «спасибо», но надеялась, он и так поймёт.
Ещё два часа спустя, когда её поезд двинулся и застучал колёсами по рельсам, она поняла, что плачет.
***
«Доктор Лектер, меня зовут Клариса Старлинг. Можно с Вами поговорить?..»
Эхо слов из далёкого-далёкого прошлого пронеслось в ушах, в одну секунду снося все построения и защитные сооружения, выстроенные силой тотального самоконтроля.
Доктор Лектер глубоко вдохнул и выдохнул, возвращаясь мыслями к происходящему на сцене. Он сидел один в ложе и смотрел спектакль, который никогда не ставили в театре «Колон». Теперь он выбирал только такие пьесы.
Сосредоточившись, доктор усилием мысли прогнал нежеланное видение, возникшее перед мысленным взором. Её лицо, которое он был не рад видеть. Её голос, который он был совсем не рад слышать.
Доктор Лектер давно заметил сильное развитие своей способности запечатлевать и вызывать в памяти звуки – раньше он не мог так быстро вспомнить то, что слышал. Его визуальная память, со способностью видеть новые и новые мельчайшие подробности, ничуть не изменилась на последние годы. То же самое касалось обонятельных и вкусовых впечатлений. Дворец памяти доктора Лектера становился всё больше, беспрерывно пополняясь новыми вещами и комнатами. Внутренние ресурсы его, таким образом, были настолько огромны, что окружающая реальность в сравнении представала бледной тенью. И сейчас все эти мощные силы разума были брошены на то, чтобы спрятать как можно дальше всё, что он больше не хотел помнить.
Убийство тех двоих не принесло желанного успокоения; он не знал, почему. Доктор Лектер распрямил спину, продолжая сидеть в своей ложе, неизменно элегантный в идеально сидящем чёрном костюме. Застыл неподвижно, вне времени и пространства, бледное лицо напоминает маску, красно-карие глаза сияют в темноте зрительного зала.
***
«Всё равно. Я забыла...»
Весенний пейзаж за окном поезда дрожал и расплывался, словно в пустыне. Старлинг достала из сумки салфетку и вытерла глаза. Её вдруг охватило непонятное и горькое чувство, причину которого она не знала. Могла только предполагать, что это из-за несостоявшегося разговора с Арделией, ради которого она и приехала; или от плохих новостей и спешного бегства из города.
Клариса встревожилась после рассказа Барни о том, что ФБР тайно разыскивает её. Только этого ещё не хватало. Стараются напасть на её след, чтобы она привела их к доктору Лектеру, а потом пристрелить обоих «при попытке к бегству» – вот они, типичные методы работы Бюро, знакомые до тошноты. Теперь ей нужно быть очень осторожной, чтобы не подвергать опасности себя и Мишу. Возможно, придётся переехать из Штатов; хотя, Клариса знала, лучший способ спрятаться – сделать это под носом у тех, кто тебя ищет. Так что пока можно было остаться в Нью-Йорке, затерявшись в переплетениях улиц этого гигантского муравейника.